Аттилио признательно посмотрел на соратников:
– Друзья мои! Позвольте поблагодарить вас всех… Я никогда не забуду, что вы для меня сделали! Однако, чтобы между нами не оставалось неясностей, я должен заявить, что не убивал дона Лючано. Не скрою, такое желание появлялось у меня не раз, но я не делал этого. Если бы сражение шло на улицах Страмолетто, можно было подкинуть его труп среди убитых и замять это дело. Правда, в этом случае у нас тоже появится шанс присоединиться к дону Лючано. Падре неустанно молится за нас, осталось только надеяться, что Бог услышит его мольбы. А мы должны готовиться к возможному приходу американцев и подумать, как их встретить. Они должны сразу понять, что мы за них.
Бергасси старательно чесал голову. Он размышлял… Наконец, приведя свои мысли в порядок, он поднял руку. Аттилио дал ему слово.
– Вот… Американцы наступают, как сказало радио. Значит, немцы отступают?
– Логично!
– Мы находимся позади немцев, которые находятся между американцами и нами.
– И что?
– А то, что немцы пройдут через Страмолетто раньше американцев.
Они ошеломленно переглянулись. Никто не подумал о такой возможности. Но логика была безупречной. Бергасси безжалостно развивал свою мысль:
– А если немцы придут первыми, они, вероятно, будут не в лучшем расположении духа после поражения. Доноса Виргилия или полицейского им будет достаточно, чтобы отправить на виселицу нас всех. Вы не согласны?
Они были согласны. Чем больше они думали об этом, тем более очевидной становилась перспектива больших неприятностей. Аттилио понял, что радость была преждевременной. Он еще не выбрался из ловушки. Де Беллис, понимая душевное состояние друга, хотел его успокоить:
– Мы не оставим тебя в беде, Аттилио.
– Знаю, Этторе, но мне все равно, расстреляют ли меня одного или в компании с вами.
Что делать? Как избежать ужасной участи? Капелляро напрасно ломал себе голову, решение не приходило. Джанни пришел ему на помощь и сухо спросил:
– Мы мужчины или нет?
Заинтригованные, они подтвердили свою принадлежность к сильному полу.
– Если первыми войдут немцы, мы плечом к плечу выйдем им навстречу. Они ведь не станут стрелять в безоружных людей?
Венацца не был в этом уверен:
– Может быть, может быть… а если станут?
Джанни гордо выпятил грудь:
– Мы умрем во имя свободы, но не встанем на колени!
Героический порыв поднял их над земными страхами. Аттилио торжественно объявил:
– О нас заговорит вся Италия! Нас будут называть мучениками! Не удивлюсь, если потом у въезда в Страмолетто поместят мемориальную доску с нашими именами.
Практичный Бергасси вскользь заметил:
– Плевать мне на эту доску, если не я ее буду читать! Доска меня не воскресит!
Здравый смысл бакалейщика охладил героев. К нему присоединился Венацци:
– Погибать поодиночке или всем вместе – это суть дела не меняет.
Мало-помалу все пришли к мнению, что Джанни высказывает слишком смелые идеи. Не осмеливаясь поднять глаза на сына, Аттилио обратился к булочнику:
– Что ты предлагаешь, Этторе?
– Я думаю, что…
И в наступившей тишине он закончил:
– …придется попросить Марио снова принять мэрию.
Виргилий выбрался из дома священника через окно. Он воспользовался тем, что дон Фаусто ушел в церковь, чтобы проверить, не прячется ли дон Лючано в одном из сундуков падре. Его не напугали ни война, ни угроза смерти. Он даже забыл о своей мечте захватить мэрию и занять там главный пост. Он преследовал лишь одну цель – отыскать тело синьора Криппа, принести его на площадь, созвать весь народ и предъявить им доказательство преступления. Он уже давно не осознавал, зачем ему это надо. Его больной мозг трещал под давлением навязчивой идеи.
Молодость часто принимает проявления человеческой слабости за отвратительную трусость. Джанни покинул мэрию, возмущенный до глубины души, и пошел к Авроре. Вдвоем они направились к их привычному убежищу. При виде ужасного зрелища битвы, открывшегося их взорам, Аврора задрожала. Джанни прижал ее к себе.
– Не надо бояться.
– Это несправедливо! Они могли бы подождать, пока мы поженимся.
Он поцеловал ее в щеку, как старший брат.
– Может, все обойдется.
– Не надо обманывать себя, Джанни. Представь, что я тебе жена.
И, безнадежно всхлипнув, прибавила:
– Мы могли бы быть счастливы… Я уверена!
– Я тоже.
Скрывшись от посторонних взглядов, Барбьери и Пицци обсуждали планы на будущее. Пицци во всем доверял коллеге, признавая его интеллектуальное превосходство.
– Считаешь, что все пропало, Николо?
– Наверняка.
– Ты думаешь, немцы их не остановят?
– Пошевели мозгами, Вито. Они не смогли помешать их высадке ни на Сицилиии, ни в Неаполе. Мы вытянули не ту карту, старина.
– Что будем делать? Ждать немцев?
– Чтоб они забрали нас на фронт? Очень надо.
– Тогда?…
– Надо сматываться.
– Куда?
– В Фоджу. Там разберемся.
– Но как мы вернемся в Фоджу? Где мы возьмем колеса?
– Не рассчитывай, что они их отдадут. Отсюда до Фоджи километров 50, если напрямик. Не бог весть какое расстояние.
– Не люблю ходить пешком.
– Вито, не время вспоминать, что ты любишь, а что нет. Тебя должно волновать только одно – твоя шкура!
Пицци по своей ограниченности не мог долго беспокоиться о завтрашнем дне.
– Уверен, если прихлопнуть парочку идиотов, остальные сразу прибегут с колесами.
– Болван! Скольких ты прихлопнешь, пока тебя самого не разорвут на клочки? Не стоит тратить время. Раньше выйдем – раньше придем.